Мы возвещаем вам великую радость - нашему владыке Иосифу "стукнуло" 60 лет! От всей души поздравляем, молимся и любим!Дадим самому владыке Иосифу слово.
Я родился 4 октября 1952 г. в Караганде, в Казахстане, в глубоко верующей семье. Мои родители – российские немцы. Их еще детьми, в тридцатые годы, отправили в степи Казахстана в ходе так называемой коллективизации,
когда у людей отнимали последнее имущество, а их самих бросали в голую степь или в тайгу. Не то, чтобы мои родители имели трудное детство. Они не имели детства вообще. Моя мама вынуждена была оставить школу в третьем классе и идти работать, чтобы не умереть с голоду. А многие люди тогда в действительности умирали с голоду. Я помню, как мама с ее двухклассным образованием вела спор на тему «существует ли Бог?». Ее оппонентом была директриса школы, имевшая два высших образования. Директриса вызвала ее на допрос по поводу религиозности нас – ее детей. В той «научной дискуссии» мама одержала блестящую победу, и я был свидетелем этого. Все мое детство так или иначе было связано с верой в Господа Бога. Я не помню дня, когда бы мама утром, перед школой, забыла бы «поставить нас на молитву», по нашему специфическому выражению. А вечером мы молились все сообща. Мое раннее детство выпало на пост-сталинское время. Караганда и Карагандинская область была покрыта сетью лагерей. «Карлаг» стоял в одном ряду по своей печальной известности с лагерями Воркуты и Колымы. Но именно это обстоятельство стало с 1954 г. благословением для католической общины Караганды. В 1954 г. первым из отцов-лагерников освободился и нашел нас о. Владислав Буковинский, затем – ряд других священников. Большинство из них спустя какое-то время вернулось на свою родину, в Украину и Прибалтику. Но четверо остались с нами и служили нам до конца. Католическая община существовала в Караганде с того дня 1931 г., когда «раскулаченных» немцев выгрузили из телячьих вагонов в степях Казахстана. И первой их общинной молитвой был благодарственный гимн Te Deum laudamus. Постоянными же священнослужителями эта община обзавелась с 1954 г. Духовный подъем был тогда очень велик не только у взрослых, но и у детей. Самой распространенной детской игрой стала игра «в святую мессу». И в школе мы – дети из верующих семей – всячески сопротивлялись атеистическому воспитанию. Я помню, как одной девочке завуч школы предложила пройти в ее кабинет, потому что она – верующая. И тогда весь класс встал, и все направились в кабинет: «Мы тоже верующие». Администрации школы пришлось отступить. Все это вполне характеризует атмосферу в моей 35-й школе, добрая половина учеников которой были немцы-католики. Оглядываясь назад, я не устаю благодарить Провидение Божие за то удивительное время. Сегодня продолжаются беатификационные процессы по делу многих исповедников католической веры, проживавших в Караганде, которых я знал лично в детские годы. Все это остается одним из самых дорогих, близких сердцу воспоминаний. Мы читаем о мучениках первых веков христианства, а здесь мученики жили рядом с нами. И если одним из столпов моей веры была мама, семья, то вторым – община верующих. Основанием моего священства была скорее община, чем семья. Семье было достаточно одного «домашнего священника», и им была моя мама. Но вот община нуждалась в рукоположенных священниках. Между тем наши пастыри родом из Украины, Польши, Закарпатья старели и умирали. А что будет потом? Этот вопрос требовал ответа, требовал решимости. Для нас было очевидно, что стать священником – значит стать кандидатом в мученики. Однажды мне пришла в голову мысль: «А что, если я и в самом деле стану священником. Ведь мне тогда придется сидеть в лагерях». «Мне бы не хотелось попасть туда первые десять лет, — подумалось мне, — ну а дальше – как придется». Русские, поляки, литовцы гордятся своим народом. И в самом деле, в истории этих народов было немало великого и славного. А я горжусь тем, что мне довелось родиться в семье российских немцев. Это – многострадальный народ. У него отобрали всё: его родную республику Поволжья, его достояние, пытались отобрать национальное самосознание и веру. Этот народ в полном составе выслали в Сибирь и республики Средней Азии. Справедливость так и не была восстановлена, и это привело к исходу трехмиллионного народа из России. Трагично, что этот исход остался почти незамеченным не только мировым сообществом, но даже и Церковью. Между прочим, начиная с 60-х годов, российские немцы, борясь за свободный выезд из СССР, в качестве главной причины указывали: «Мы хотим воспитывать своих детей в вере». Так что причины их исхода были вовсе не экономические. Чтобы как-то ослабить эти настроения, коммунистические власти вынуждены были идти на некоторые уступки в религиозной сфере. Так в советское время в духовную семинарию удалось поступить десяти немцам, выходцам из карагандинской общины. Среди них был и я. Мне часто задают вопрос: в чем смысл страданий российских немцев? Какое значение это имеет для будущего? Но о каком будущем может идти речь? Пожалуй, только о том, о котором пишет апостол Павел: «Ибо знаем, что, когда земной наш дом, эта хижина, разрушится, мы имеем от Бога жилище на небесах, дом нерукотворенный, вечный» (2 Кор 5,1). Это и есть надежда христианина. Вспоминая свою молодость, я могу утверждать, что у нас – немецких католиков – не было абсолютно никаких надежд на смену политического режима, на изменения в нашей земной судьбе. Наша надежда была на жилище на небесах. Эта надежда и поддерживала нас во время преследований, причем проявлялась с огромной силой. В 1971 г. я был призван в армию, в войска ПВО, а мобилизовавшись, побывал в Литве. Я служил под Москвой, а в Литве у нас были близкие родственники. Как солдат я мог дешево купить билет и не упустил такого случая. Знал, что если сразу уеду в Караганду, в семью с одиннадцатью детьми, то никогда в жизни не смогу посетить Литву. В Литве я впервые увидел настоящую церковь, настоящего священника в сутане и т.д. (в Караганде все это было подпольно). От того же священника (его звали о. Казимир) я в первый раз услышал, что здесь есть духовная семинария и даже я смог бы поступить в нее. Правда, домой я поехал в твердом убеждении, что в семинарию никогда поступать не буду: меня вполне устраивала моя учеба в политехническом институте. Однако же мысли о священстве стали преследовать меня неотступно. Я пытался с ними бороться, в том числе, чаще ходя на Мессу, проявляя активность в работе с молодежью. Но все было напрасно. Я обратился к о. Александру Хира с тайной надеждой, что он меня разубедит, покажет мне беспочвенность моих желаний. Но он отнесся к моим словам очень серьезно, проговорил со мной два часа, с огромным энтузиазмом рассказывал о своем призвании к священству, о достоинстве этого призвания. Потом он предложил мне приходить к нему в течение десяти дней, а все это время молиться, читать Евангелие. «Через десять дней Дух Святой скажет тебе, чего Бог от тебя хочет. Ведь Господь говорит: не вы Меня избрали, а Я вас избрал», — напутствовал меня о. Александр. Впрочем, я уже в первый день твердо знал, какой будет ответ. Я просто дождался конца срока, чтобы выполнить условие. «Ну что ж, — сказал мне о. Александр, — коль скоро решение принято, нужно делать последующие шаги». Я написал в Литву о. Казимиру, и тот посоветовал мне пока заниматься латинским языком с о. Александром, а священники в Литве тем временем подумают, как мне помочь. Это время изучения латинского языка в Караганде было самым прекрасным временем моей жизни. Когда я свыкся с мыслью о том, что стану священником, то стал задумываться: «А сколько душ удастся мне спасти?» Мне казалось вполне нормальным так думать, как вполне нормально для инженера думать, сколько мостов он в будущем построит. «Наверное, миллион душ», — пришла мне тогда мысль. Несколько лет спустя, уже учась в семинарии в Литве, я понял, как это было наивно. Но я понял также и то, что стоит быть священником, чтобы спасти одну-единственную душу.
Читайте подробности на сайте Сибирской католической газеты —
Комментариев нет:
Отправить комментарий